Спартак Петрович НИКАНОРОВ


Жизнь Андрея Сергеевича Шушарина и моя жизнь загадочно переплелись. С 1946 по 1950 годы, еще будучи студентом Университета, я участвовал в разработке первых радиолокационных станций ПВО сантиметрового диапазона. Через 8 лет в той же лаборатории и по той же тематике работал Шушарин, которому тогда было 20 лет.

В конце 80-х, когда концептуальное направление развивалось в ЦНИИэкономики Госстроя СССР. С.В.Солнцев принес на отзыв кандидатскую диссертацию Шушарина и несколько его публикаций. Как раз в это время мы завершали концептуальную реконструкцию теории развивающихся социально-экономических систем. Поэтому мы смогли оценить масштаб и глубину работыШушарина и, подготовившись, пришли на защиту группой. Трудно передать напряженную обстановку на этой защите, скажу только, что из зала неслись крики: «Что, новый Маркс появился? «.

Так началось мое личное знакомство с ним. Тогда же я познакомил с ним А.Н.Чекалина. Где-то в середине 90-х «Экономическая газета» устроила между Шушариным и мной диспут, я бывал у него дома и беседовал с ним.

Более 10 лет Шушарин работал над книгой, в которой последовательно излагал разработанную им теорию общественного развития. Описания замысла книги и ее фрагменты неоднократно публиковались в «Экономической газете». Ценность и оригинальность книги, ее актуальность не вызывали сомнения. Лица из круга Шушарина настойчиво требовали от него завершения этой работы и издания книги. Однако что-то не давало ему возможности это сделать. Он отделывался общими словами о необходимости «доработки», «завершения последней главы», ссылками на состояние здоровья, на семейные проблемы… И вот Шушарина не стало, а тысячи и тысячи страниц его книги остались только в памяти его компьютера. У гроба мужа Ольга Петровна обещала ему ее издать…

* * *

Не изучив его книгу, невозможно высказать о ней какие-либо суждения. Поэтому все нижесказанное является отчасти обобщением опубликованного в газете и в книжке Чекалина «Темнее всего перед рассветом» (1999 г.), а также, отчасти, экстраполяцией отдельных, очень скупых его высказываний, но, главным образом, реконструкцией интеллектуальной ситуации, образованной замыслом этой книги.

Ключом к пониманию интеллектуального достижения Шушарина является название разработанной им теории общественного развития: «ПОЛИЛОГИЯ», т.е. «наука о многом». Шушарин одним этим словом определил свое место. Он сказал нам, что мы «монологичны» и, следовательно, по одному этому мы несостоятельны, а наши теоретические исследования в философии, социологии, психологии и других науках и их практические приложения бесполезны, а возможно и вредны для общества.

Хороши бы мы были, если бы, например, строили дома, исходя из расчетов прочностных нагрузок, не принимая решений по архитектуре, планировке, инженерному обеспечению, т.е. «монологично». Но то, что очевидно для дома, не очевидно для общества, которое исследуется отдельно экономически, отдельно демографически, отдельно … Именно поэтому оказывается возможным безответственно менять экономический строй, игнорируя мораль, демографию, семью и прочее.

«Полилогия» — это беспрецедентная попытка создать комплексную теорию, охватывающую многие стороны развития общества. Хотя попытки образования междисциплинарных наук имелись, например социальная психология. Но они, по существу, сохраняли монологичность, поскольку в их основу не закладывался принцип полилогичности. Шушарин ясно понимал, за какую проблему он берется. Подобно Аристотелю, который гордился лишь одним своим достижением из многих — созданием логики, у которой, как он сказал, «не было предшественников», Шушарин также отчетливо понимал, что у него «нет предшественников».

Почему же он не издал свой четырех или пятитомник? Кратко говоря, потому, что эта работа вовлекла его в полную немыслимых страданий драму решения исторически неотложных задач, для решения которых средства еще не были созданы. Ясное понимание необходимости их решения, воплотившееся в личную ответственность перед обществом, ничего не знавшим о мучающих его проблемах. На каком-то этапе работы, когда он уже чувствовал победу, он увидел, что каждый его шаг ведет к переработке сотен страниц ранее сделанного им текста. Работа внезапно уперлась в бетонную стену выяснившейся его интеллектуальной неспособности выполнить свой труд в соответствии со своим замыслом.    Его книга в его глазах быстро становилась логически несостоятельной.

Шушарин скрывал состояние своей работы и еще больше скрывал свое состояние. Примерно год назад (после нескольких выпитых им стопок) я услышал от него, что книга ему «осточертела»… Как же это могло случиться?

* * *

Проблема эта не «могла», а должна была возникнуть, и в упомянутом мною диспуте, опубликованном в «Экономической газете», я за несколько лет до этого предсказал неизбежность такой развязки его замысла. Такое понимание стало возможно только благодаря урокам, которые были получены нами при концептуализации гипертеоретичных предметных областей. Урок состоял в том, что разработка теории такого масштаба и сложности в форме написания текста книги абсолютно недоступна не только рядовым исследователям, но и лицам, обладающим выдающимися способностями. Число понятий на каждом следующем уровне конкретизации возрастает комбинаторно, поэтому текст теории данного уровня по объему превосходит текст теории предыдущего уровня в разы, возможно на порядки.

Понимание этого заставило нас пересмотреть распространенные мнения о содержании и значении немногих неинструментальных попыток исследования гипертеоретичных предметных областей, к которым в прошлом относятся «Наука логики» Гегеля и «Капитал» Маркса, а в наши дни — попытки Вазюлина и Момджяна. Они, используя методологию восхождения от абстрактного к конкретному, не инструментально, получить политически актуальные теории общественного развития. Однако дальше второго-третьего уровня конкретизации, которые уже требовали целой книги, они продвинуться не смогли.

Понятия «качество», «количество» и «мера» вводятся Г.В.Ф. Гегелем (с комментариями) в 1-м томе его книги «Наука логики» на 347 стр.  А понятие «жизнь», требующее многих десятков конкретизации этих понятий и, следовательно, тысяч страниц текста, вводится им в 3-м томе на стр. 33. Гегель прекрасно понимал свои ограничения и в предисловии к этому тому писал: «В отношении предыдущих частей я мог рассчитывать на снисхождение справедливых судей ввиду немногочисленности подготовительных работ, которые могли бы мне дать опору… В оправдание несовершенства изложения следует сослаться на величие самого предмета… Мои служебные дела и другие личные обстоятельства допускали лишь несистематические занятия…». Но, в отличие от Шушарина, он опубликовал свою несовершенную «Науку логики»…

Маркс еще до начала работы над «Капиталом» наметил план всеобъемлющей разработки политэкономии, который включал 25 томов. То, что впоследствии составило четыре тома «Капитала», в этом плане было первым томом. А из этих четырех томов лично Марксом был издан только первый. Друзья и соратники Маркса ожидали, что он вскоре издаст второй. Но время шло, и это не происходило. Маркс умер, так и не издав 2, 3 и 4 тома. Вошедший по разрешению вдовы в комнату Маркса его, как нам говорят, самый близкий друг Энгельс обнаружил и взял себе связки рукописей Маркса. Он и впоследствии Каутский издали эти три тома без разрешения Маркса, который мог его дать, но почему-то не дал. Биографы Маркса объясняют причины этой ситуации тем, что он был занят партийными делами, болел, заботился о семье.

Но имеется факт, состоящий в том, что он в разгар работы над вторым томом вдруг начал заниматься математикой — зачем? Математические рукописи Маркса были изданы в СССР на русском языке философом Софьей Александровной Яновской в виде книги объемом около 200 страниц. Из нее видно, что Маркс хотел в единственном тогда аппарате дифференциального и интегрального исчислений найти диалектическую методологию — зачем? Биографы говорят, что он был разносторонний гений… В действительности же развертывалась драма идей и вызванная ею драма самооценки. Видимо, во время работы над вторым томом он понял, что не способен не только реализовать свой замысел, но не способен разработать его незначительную часть. Поскольку «Капитал» задумывался как научное основание политической борьбы пролетариата, удар был также нанесен по идеологии этой борьбы, что подрывало его самооценку как ее руководителя.

Занятия математикой были вызваны надеждой найти инструмент, который бы позволил легко и быстро справиться с мучившей его проблемой. Но эта надежда была безосновательна, так как структурная математика и метаматематика, которые, как показывает наш опыт, позволяют это сделать, появились почти на 100 лет позже.

* * *

Шушарин не написал строк извинений, как Гегель, и не стал заниматься математикой, как Маркс, он не оставил своего творческого завещания, у него не было учеников и последователей. Его защитником и исходным пунктом для продолжения его дела может быть только изданная книга. Вполне естественно, что книга Шушарина станет на какое-то время объектом критики. Однако философы-диалектики уже давно научились различать бессмысленную отрицающую критику, указывающую на «недостатки» или на «принципиальные ошибки», и критику снимающую, т.е. такую, которая поднимает задачу и ее решение на более высокий уровень, в котором достигнутое предстает как элемент или аспект. Это, несомненно, произойдет, однако следует учитывать, что снимающая критика до сих пор не осуществлена ни для «Науки логики», ни для «Капитала», что необходимость полилогичности осознана социологами, имеющими более ста разрозненных монологий, но не осуществлена по тем же причинам, которые вызвали описанные драмы. Тем не менее, как принято в таких случаях говорить, «слово сказано». И сказал его Андрей Сергеевич Шушарин.

Спартак Петрович НИКАНОРОВ ПОДВИГ ШУШАРИНА. // Экономическая газета (Москва).- 25.05.2004.- 020.- C.7