В центре очередной встречи был диалог двух культур. Одна из них та, в которой вырастают и существуют концептуальные аналитики. Эта позиция, при которой признается и ценится, в частности, следующее:
- извлечение из текстов о каком-либо объекте (в семиотике – все есть тексты) только тех значений, которые важны для конкретной и сознаваемой познавательной ситуации;
- сознание – первично по отношению к языку и определяет все императивы, с которыми дальше работает язык, память, логика и прочее;
- преодоление речи, то есть, языка, сделанных в нем предложений, готовых, как бы «приклеенных» к вещам имен;
- точная и тщательная работа со смыслом, приводящая к полному (!) исчерпанию всех его оттенков;
- работа над прояснением имплицитных представлений о чем-либо до полной ясности;
- пренебрежение к словам или, точнее, к именам после того, как удается выйти к концептам и их объемам;
- свободное (разумеется, в границах законов) движение в порождении суждений из постулированных концептуальных схем и нечто другое, но из этого смыслового ряда.
Эта позиция ближе к естественно-научной, поскольку мир в ней независимо от содержания того, что мы под ним понимаем, всегда дан нам в роли объекта. А субъекты – это, хорошо ли плохо ли, но мы.
Вторая культура была представлена другими основаниями. В ней признается и ценится другое:
- язык — причина (а не следствие) человеческого сознания;
- сознание (в узком, а не широком смысле) — особая различающая, объективирующая и отчуждающая способность, возникшая благодаря разрывной силе и структуре языка;
- именно язык разрывает однозначную и жесткую связь между знаком и значением, создавая гигантскую путаницу в различениях;
- другой причиной катастрофической для человека опасности языка выступает его способность быть речью о речи, что еще дальше уводит нас от понимания реальности (обозначаемого языком);
- спасение от языка человечество находит в «наркотическом инструментарии» в виде мифов (новых речей-заменителей) и ритуалов (практик преодоления языка), а вовсе не в концептуальной расчистке, которая невозможна и т.д.
Первую позицию занимали Члены Клуба, а вторую – наш уважаемый Гость
Философ, доктор искусствоведения Михаил Аркадьев.
Он же дирижёр, пианист, композитор, теоретик музыки, правозащитник,
Заслуженный артист России… прошу познакомиться >>
Противопоставление позиций произошло наглядно, поскольку сначала был представлен ряд идей, на которых выстраивается концептуальное мышление (выступление Андрея Теслинова — коротко представлено в Презентации), а потом состоялась зажигательная речь Гостя. Все хорошо, все остались живы, но были и раненые.
Так или иначе, проявились различия, которые а) лежат в основаниях гуманитарной и естественно-научной традиции и б) разводят последователей по разные стороны от метода (концептуального анализа и синтеза решений).
Полагаю, с этим стоит разбираться. Именно так, разбираться, а не разобраться, поскольку концептуально строго решить вопрос об отношения позиций чрезвычайно сложно – ни одна из них пока не может быть расчищена так, чтобы отношения между ними стали прозрачными. Но для усиления мощности концептуального мышления и основанных на нем техник очень важно потрудиться над явным выделением 1) отличий и 2) методологических преимуществ нашего подхода в постижении сложного мира.
19.02.12
Продолжение рефлексии
В связи с поднятыми в дискуссии различиями возникают две группы вопросов, имеющих отношение к концептуальному мышлению и технологиям.
1. Первый вопрос – действительно ли язык предшествует мышлению? Этот вопрос при различных ответах задает разные линии доказательств 1) конструктивности концептуальных методов 2) объективности результатов концептуализации 3) прагматичности концептуальных решений.
2. Второй вопрос – если это так, то каковы возможности концептуальных методов по использованию этого обстоятельства для выхода к пониманию реальности и через это овладение ею? Этот вопрос, скорее всего, поможет нам увидеть новые грани технологии и, надеюсь, укрепиться в ней.
Первому вопросу «помогают» многие публичные исследования, на которые можно опереться. Вот, хотя бы, и материал, к которому нас отправила ссылка Екатерины (спасибо!): http://www.popmech.ru/article/10445-vselennaya-v-slovah/. Оказывается в науках о языках одновременно существуют и спорят две противоположные концепции:
- Концепция лингвистической относительности («гипотеза Сепира–Уорфа»), согласно которой язык определяет мышление. Концепция развивается с конца 18-начала 19 веков с момента осознания феномена культуры как условия формирования мышления и поведения человека. Думаю, что многие культурологические теории (например, Л. Уайта, Э. Кассирера и др.) можно рассматривать в русле этой концепции, поскольку в них утверждается, что «культура контролирует нас», а не наоборот. Все это означает, что язык и (шире) – речь отражает только то, на что указывают символы культуры. Тем самым попытка что-либо выразить в языке уже несет в себе безнадежность на истину – она изначально окрашена. Кстати сказать, в этом пункте возникает не только катастрофа человека, о которой рассказывал и пишет наш Гость Михаил Аркадьев (катастрофа как разрыв между реальностью и концептами). Здесь же, в этом пункте возникает и новая возможность выживания человечества. Отрыв символов от знаков в человеческом сознании позволяет находить новые способы продолжения существования, которые не знает «молчащая» природа. Я имею в виду философию. В этом значении у философии возникает биологическое значение. Но это уже о другом J Итак, концепция «язык определяет мышление»
- Противоположная концепция – идея «универсальной грамматики» Хомского. Согласно этой концепции «язык никак не влияет на мышление», поскольку все языки мира имеют нечто общее, а человек имеет родовое расположение к языку. Язык здесь – способ, каким проявляет себя сознание. Исходя из этого, язык вовсе не мешает пониманию реальности, а, напротив, помогает ему. И в зависимости от степени сложности (развитости) языка эта помощь сильнее.
Теперь сознается, что в истолковании возможностей концептуального метода мы чаще неявно исходим из этой концепции, показывая на примерах, как язык с богатым разнообразием элементов (аффиксов) позволяет выражать все более «тонкие» различения и тем самым приближать нас к порождению точных концептов. Так работает метод «концептуального дополнения». На этом основываются приемы истолкования предметной области и многое другое в нашей технологии.
В этой связи интереснее рассуждать о возможностях концептуальных методов, исходя из условий первой концепции. Вторая и без того «за нас»! 🙂
Предположим, что все же язык определяет мышление. Что в этом для концептуальных технологий? Полагаю, исходя из этого обстоятельства к ним может быть предъявлен ряд претензий, которые за краткостью встречи не удалось сделать Михаилу. Например, в том, что:
- Расчистка чужих текстов ради выхода к смыслам и их последующей концептуализации объективно невозможна, поскольку она 1) целиком выстраивается на анализе языка, несущего содержательную ложь и 2) совершается в языке, то есть, ущербна
- Истолкование данности, с которой встречается и работает аналитик, не может быть сделано в строгом смысле полноценно, поскольку происходит в языке, исходно ограничивающем наши различения. Здесь «срабатывает» известное предостережение Витгенштейна — лишь только «то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно, а о чем невозможно говорить, о том следует молчать» (его «Логико-философский трактат»)
- При постулировании базисных понятий (множеств) мы можем устанавливать (различать) только то, что есть в языке, а не то, что нужно
- Родовые отношения появляются настолько свободно, насколько это позволяет язык, то есть несвободно
- Объективны лишь те концепты, которые определяют наши идеи, то есть изделия сознания, ограниченного языком. Все концепты наблюдаемой реальности обусловлены культурой, в которой мы создаем их и потому не могут претендовать на строгое соответствие ей. Правда, поскольку чаще всего мы находимся в проектной ситуации, то есть способствуем воплощению изделий ума, то и этого достаточно, чтобы считать технологию продуктивной. Но кто ж успокоится неполнотой?
Фоторепортаж события
